Олег Балезин
ДИСТАНЦИЯ
Екатеринбург
2015
Ирина Коркунова – дизайн, верстка. Илья Балезин – обложка, техподдержка
© Балезин О. В. «Дистанция», Екатеринбург, 2015 г.
Стихи Олега Балезина публиковались в газетах «Искра» (г. Кунгур), «Комсомолец» (Челябинск), «На смену!» (Екатеринбург), «Трибуна» (Москва), в «Литературной газете», в «толстом» журнале «День и ночь» (Красноярск), в книге «Приют неизвестных поэтов. Дикороссы» (М., 2002 г.). В 2009 году в Екатеринбурге выпустил футурологическую книгу «Самоспас». «Дистанция» – первый и одновременно итоговый поэтический сборник 60-летнего автора.
Содержание
Дистанция
29
I. «Местность – любая.
Время – к ночи...»
31
II. «Просыпается с рассветом вся страна...»
33
III. «Чищу туфли. Надеваю брюки-клеш...»
37
IV. «Пока в подворотне щенится облезлая сука...»
38
V. «Оббиты пороги, отпеты мои башмаки...»
40
VI. «Понимаю дистанцию – не как меру пространств...»
42
VII. «Уймись, тщеславье!»
43
VIII. «Дистанция огромного размера...»
44
IX. «Я у черта на куличках. Зачерствели куличи...»
46
X. «Шарманщик игру затевал на углу...»
48
XI. «Костер запалю — и останется стая...»
50
Зимние реминисценции
51
«В порту Хальк-эль-Уэд я подобрал монету...»
52
Гауди
53
«Не выдувай горячку между губ...»
57
«У муравья, несущего травинку...»
58
ИРСИМ (СИМИР)
59
Лес и степь
62
«Ночью я в декорации города...»
63
Поиск русской речи
64
«Ты выйдешь над пропастью...»
65
Романс
66
Романс 2
67
«И что ты скажешь на мое «а знаешь,..»
68
«В летнем кафе, задирая подолы зонтов...»
69
«Тогда надо вынести мусор...»
71
«Подонки отметелили – смотри...»
72
«Тайно гордился, холм сравнив с ягодицей...»
73
Карта
74
«Бегло стукнув, войдут по-хозяйски...»
80
Баллада о неденоминированном миллионе
82
«Ты понял все... Что каша – из пшена...»
92
«В этом узилище улиц ни зги...»
94
«Если вышел, знай, квадрат квартала...»
95
«Я больше не могу смотреть друзей в гробу...»
96
«Ущелие в Куру впадает сухо...»
97
Кунгур. Диктат диктанта
99
«Контур властию вечера смял колючку оград...»
100
«Цехов прокопченных суровость...»
102
«Крутизна огорода удобна была для взлетающих птиц...»
103
Топография Ледяной горы
106
Могила отца
109
«Я есмь очко!» – кидает век надменно...»
110
Авангардно
111
«Вот скажешь, кажется, «корова»...»
113
Латиноамериканский сериал
114
Шариковая ручка
115
«Поэтов бабочки влекут...»
117
Гордыня
118
«На геленджикском бульваре косяки загорелых тел...»
119
«Как бильярдист на кончик кия...»
121
Зверь
122
Свердловск-Екатеринбург
123
«Все умерли, а я еще живой...»
126
«Дом строится, как дерево растет...»
127
Донбасс
128
Летокрад
129
От автора
В 1972 году руководитель городского литобъединения Наум Хаунен опубликовал в кунгурской газете «Искра» мое стихотворение. С тех пор в восприятии одноклассников, военрука Ю. Максимова, неистового стихотворца, и, главное, в своем собственном я сделался поэтом. Было мне тогда 17 лет. После блистательного дебюта, казалось, и первый сборник не за горами. Но издать его что-то никто не предлагал. Пускаться в тяжкие хождения с рукописью по издательствам, редколлегиям, комиссиям смысла не видел, прежде всего потому, что не обнаруживал в своем загашнике собственно рукописи. Тогда же сложился график производства стихов. Ждешь некого настроя, волн, порывов, принимаешь их за вдохновение, трое-четверо суток пишешь, не отрываясь, три четверти произведенного выбрасываешь в помойное ведро, остается три-четыре текста, месяцами носишься с ними, выучиваешь наизусть, бомбардируешь при случае друзей и приятелей, часто вовсе не подготовленных к такой атаке. Честно скажу, любил и люблю читать чужие стихи больше, чем писать свои. Эта пагубная привычка напрямую ведет к проклятому перфекционизму. В результате: годы уносились, а подразумеваемая рукопись оставалась неприлично тощей.
Уже наступили времена, когда за подъемную кучку денег можно запросто издать поэтическую книжку. Если она у тебя в принципе есть. А если нету, то так уютно бомжевать в обнимку с теплотрассой великой русской поэзии. Тем бы, скорее всего, дело и кончилось, если бы однажды, а точнее, в 2000 году поэт, бард и друг Серега Нохрин не сообщил: «Пермяк Юра Беликов хочет издать книгу «Приют неизвестных поэтов». Давай, напечатай свои стихи, отправим». Мне это понравилось – приют. Подходящее место для моих хилых, подземельных созданий.Незнакомый мне лично Беликов оказался добрым. Нохрин рассказывал, что мэтр при случае цитирует моего «муравья, несущего травинку» и рассуждает, какое это необыкновенное животное. Между тем, окружающие начали замечать: я толстею еще. Им было невдомек, что муравей таким образом превращается в самодовольного слона.
Получилось совершенно гадским образом, что на вечерепрезентации книги «Приют неизвестных поэтов. Дикороссы» 4 в декабре 2002 года в Москве, в Домжуре, я единственный представлял Екатеринбург. Сережи Нохрина там не было, он умер.
Трудами Юрия Беликова за десять лет поэтическое движение дикороссов превратилось в мощную реку, типа Волги или Оби. Собственно, этот поток и вынес меня на свет. Замечу однако, что плодовитым поэтом я так и не стал. Никаких порывов и вдохновений, правда, уже не жду, но возраст такой, что пристало держать планку над головой, а попробуй, подними себя на подвиг. Лучше в кустах отсидеться. Но звонит Беликов: «Планирую дать твою подборку. Пришли еще стихов». Я тырк в тетрадки — ни фига. Хорошо ему говорить, «пришли». Как будто тут залежи, золотые россыпи. Но пообещал же — садишься, пишешь.
Пяток лет назад вдруг ошарашила непреклонная ясность: если не сейчас, то никогда. Так еще все совпало: родился я в 1955 году, исполнилось 55 лет. Думал даже название книги составить из двух пятерок (прочитал о значении чисел: оказывается, «5» подразумевает вовсе не «отлично», а «риск», то есть получался двойной риск, что вполне соответствовало задумке). Потом год проболел. Это обстоятельство еще больше убедило меня в правильности выбранной цели. Первый мой стихотворный сборник выходит через 40 с лишним лет после моей первой поэтической публикации. Вот, страшно легко ворочаю громадными цифрами.
Я сам набирал тексты, редактировал, корректировал — это абсолютно авторская книжка. Если вы заметите, допустим, орфографическую ошибку, безропотно приму вину на себя.
Расположение текстов вполне бесхитростное — в календарной последовательности. По правде сказать, раньше стихи не датировал. Пришлось восстанавливать время написания с помощью ненадежной памяти. Если где ошибся — беда небольшая, чай, не классика. Стихотворные циклы размещал в соответствии с датой написания первого текста.
Дальше я то и дело буду встревать со своими пояснениями касательно географии, персоналий и смыслов. Стих и так достаточно зашифрованное высказывание, чтобы грузить его лишними темнотами.
Ну, вперед! Если вам запомнится пара строчек, а то и целая строфа — буду доволен.
- 4 -
- 5 -
***
Даже когда по цепи золотой
лапками мягкими перебираешь,
круг замыкается, и понимаешь,
что золотая не лучше стальной.
1982
Покинутый дом
Трава переросла забор,
и тополь встал над домом.
Растут как совесть и укор,
но только все — в зеленом.
Из ставня ветка в небо бьет.
Как луг, мохната крыша.
Природа пересоздает все,
что неладно вышло.
Не с той делянки рублен лес,
пошедший на стропила.
Хотели храм, а вышло без
ума, тепла, ветрила...
1983 г
-7 -
***
Фонари пристрочили небо.
Прижимается, черт возьми,
в черный час и звезда, и нежить
к теплым порам моей земли.
Мир задуман и скроен крепко,
и, как пуговица, блестит
на втором этаже, сквозь ветки
то окно, где она не спит.
Замеревши перед порогом,
вздрогну вдруг:
то грачиный грай,
словно весть в изложеньи строгом, принесенная в тихий край.
Свет в окошке потушен все же.
Отражаясь поверх стекла,
в нем мелькнули:
ветла – осторожно,
и тревожно –
вымах крыла.
1983 г
- 7 -
Сергею Игнатову
***
И нет ни гнезда, ни небес голубых...
И друг в казахстанской степи затерялся.
Объявится в космосе – новость под дых!
Он может,
недаром же тренировался.
А впрочем, куда нам взлетать в небеса?
Садиться пора на большую, простую,
усталую, черную, словно слеза,
и верную землю.
Да вот – не рискую.
Завис, словно шарик воздушный на нитке.
Взгляни:
как улыбка на юных щеках,
в цветном пузыре отражаются ветки
и солнце,
и птицы,
и облака.
И песня свистит через горлышко –
слышишь ли?
Пустей оболочка, но все же держи
и дай протерпеть мне
от неба поблизости
и в нескольких метрах всего –
от земли.
1983 г.
- 9 -
***
На длинном государственном окне присели голубь сизый, голубица. Любовь топталась в гордой вышине, забывши мостовые и криницы.
Как тонок взмах и как неуловим,
и перьев дрожь, и бледность в ваших лицах,
но кто-то щелкнул и окно открыл, лететь теперь — и долго не садиться.
1986 г
- 10 -
***
Гастроном отшелкнул счетами костяных своих дверей
нас, вошедших нерасчетливо
в дом из дробей и корней.
Дробь каблучная и корни
бледной репки – хороша!
Продавец сказал: «Прокормим!» Встала в очередь душа.
В белом колпаке лобастом,
как аптекарь, у весов
умащал соленым маслом,
сыпал в сумку огурцов.
Дробь каблучная и корни, ветер снежный, смех, тоска
взвешивались непреклонно
в жуткой глуби колпака.
И в очередях протяжных истощавшая душа
у весов с расчетом тянет.
За душою – ни гроша.
1987 г.
- 11 -
***
По-собачьи за теплоходом
увязались, не отстают. «Где же Волга?», –
трепещут хором.
Волга глухо ответит: «Тут.
Я в низинной струе невидной,
я пронизываю насквозь прошлых вод вперемешку с глиной
взвесь,
раствор,
сукровицу,
сок.
Потеряла я берег прежний, натыкаюсь, скользя по дну,
на деревья, столбы, валежник, что лежит по весне в цвету».
Чайки сядут, уткнувшись в воду,
будто вглядываясь в глубину. ...Капитан прибавляет ходу, свищет ветер морской ему.
1987 г.
- 12 -
***
От посвиста света
до желтой рванины в лесах
дорога извета
и сломанный гром на весах,
и сбитая напрочь
прицельная планка,
и плен
распахнутых на ночь
очей недобытых елен.
Как холмик ромашковый
или растертый светляк,
вам светом помашет
белесая прядь на висках.
Запрятаны в белом свиставшие прежде цвета. Наброшена мелом
осенних небес нагота.
И грома остаток –
опавший под ногу сушняк.
И страшен, и сладок
на свет прилетающий мрак.
1987 г.
- 13 -
***
Поезд уткнулся
в дождливый и красный сентябрь.
Капли со лба
оботру я листком порыжелым.
Тонко оттиснется сетка морщин,
и хотя б
осень продумаю кленом,
что весь отшумел уж.
Истина брезжит Полярной,
холодной звездой.
Я зачерпну ее в озере зябкой ладошкой,
вынесу на берег
строго по лунной дорожке
и расплещу,
и подумаю:
«Что ж тут поделаешь?
Кто я такой?»
1987 г.
- 14 -
***
Никто за полночь эту не ответит.
В густом окне настоян чернозем,
и пепел на столе,
и в целом свете
один пустынный комнаты проем.
Ласкает плечи пледа ворс кошачий.
Экран бормочет.
Дикторша прелестна.
Кусок арбуза,
он еще не начат...
Вполне благоустроенная бездна.
1987 г.
Украинский мотив
Как вдовий платок
на плечах зеленевшей земли,
наброшено поле –
к Победе уже пропахали.
И травы пробились,
стежком вышиванным взошли.
Цветастые шали
к осеннему небу взывали.
1987 г.
- 16 -
***
Бульвар прогрет,
и оттого-то вечер веет.
Нет ни одной не занятой скамьи.
И сладок путь
по призрачной аллее,
где сигареты,
будто светляки.
Духи дохнут,
заденет ситец легкий,
и незнакомец, гордый,
как пират,
причалит лакированные лодки
к тем вольным босоножкам
у оград.
Фонарь в листве
дарует тополям
тропическую сочность
– и пробившись,
наполнит взгляды
встречных прохожан
мерцаньем влажным
перезревших вишен.
Как сладок путь,
беспечен и игрив,
и нет конца аллее,
слава богу.
Вот так и жить:
насвистывать мотив
и воздух, как цветок, ноздрями трогать.
И к вечеру свободу обретя,
простить полдневный жар
и холод утра.
И время даже тени от тебя
достать не сможет,
тропки перепутав.
1988 г.
Посткурортный роман
Заломлены телеграммы –
ворох в углах,
и «тчк» читается –
«твой чрезвычайный крах».
Переселенье воздуха –
запах магнолий влет
бьется об окна зимние
и на стекле цветет.
На загорелых запястьях
выпушки тишина –
так бы вошла ты, если б...
Если бы ты вошла.
Над перелеском кротким
встретятся Север и Юг.
Юг, блин, в ботах, а северам — каюк.
1988 г.
- 19 -
***
Обернешься –
и скажешь: «Живи!».
Черт с тобой!
А со мной — никого.
Белый хворост окна подожгли
лепет губ
и руки колдовство.
По окну заскользила смола.
Как в прицеле, я вижу –
уходишь.
Город весь раскален добела.
Исчезаешь –
сгораешь ты вроде.
Остается простое: «Живи!».
Стол протру,
и почуяв удушье,
головою уткнусь взаперти
в белый пламень
измятых подушек.
1988 г.
Шефы на картошке
Мы с дядей Васей –
как Отче и Сын –
сверху,
с просторных и теплых полатей,
в темную избу
глупо глядим,
глупо глядим –
и, пожалуй, не кстати.
Там у окошка
свечка горит,
стол не покрыт –
ни газеты, ни ткани.
Девочка книги
в огне ворошит,
тем добывая печальное знанье.
Бродят, как тени,
бабка и дед,
на полурусском и злобном, из теми
внучке внушают,
что знанья и свет
дорого стоят
в проклятое время.
И заставляют
твердить наизусть:
«Люблю грозу в начале мая...».
Мне пьяный Отче
шепчет в грудь,
что он, как Сыну,
благодарен.
Дождь за окном.
Два квартала до клуба,
где в потолке
от выстрела дырка.
Вася наклюкался там
и оттуда
грустно во тьму мокрую зыркал.
Воды лежали
на наших путях.
Отче о Сына оперся,
и дальше
мы огороды избрали как шлях.
Я его вытащил дважды
на марше.
Сушится Отче.
Глупо глядит.
Не замечая
иконы в щетине,
бродят хозяева,
свечка горит,
девочка книжки
листает в уныньи...
1989 г.
- 22 -
***
Снова заморочки осени под шиной.
Нет чернее грязи, чем сама земля.
Нет другой такой, веселой и счастливой,
где бы мой башмак чавкал не зазря.
Ой ли, коромысло во поле провисло.
Ой ли, в тех озерах ведьмина вода.
Загляжусь в темнину, в тину и стремнину,
и губа отвиснет с головы зада.
Не Алена кличет дорогого братца.
Вот мой вечный ворог, словно конь в
пальто.
Он со дна зеленого хохотом смеялся,
мне вослед смеялся, не пойму — пошто?
Осень — заморочка, тинная проточка. Хорошо на донышке с отвислою губой,
а тому, ушедшему, во лесу — заточка,
в поле — камень под ногу,
яма — под горой...
1989 г.
- 23 -
***
Покуда мы все –
на Казанском вокзале.
Ушли поезда
и во тьму прокричали.
Ушли поезда,
а Казанский вокзал
стоит величаво,
как вечно стоял.
Нет бога под куполом.
Может быть, бог
спустился в толпу,
но пробиться не смог
к заветным окошечкам
в кассовом зале:
ни книжицы красной,
ни даже медали.
Не ангелы машут над нами крылами –
вороны,
что сыр свой давно прозевали,
и ходит охрипший и полуоглохший
дежурный
с фамилией точной –
Алешин.
«Але!», – по-казански орем
в телефоны.
«А че?», – отвечает нам кто-то резонно.
Постель деревянную
тонко застелем –
возможно не сгонят,
билет наш проверен.
Проверен билет,
да ушли поезда.
Казанский вокзал.
Суета.
Пустота.
1989 г.
Посвящение перестройке
Усталый Арлекино снял часы,
и истина, бесстыдна, как король,
одна фата-моргану танцем жгла.
Сбежались времена, отмывши смысл,
трубили, вспомнив праведный пароль,
и проступали на снегах тела,
и жегся снег, и был тот снег, как соль,
колпак валялся и звезда цвела.
1989 г.
- 26 -
***
Будь у мантии шлейф –
а носильщик найдется.
Будь горласт –
и тебе в тыщи уст подпоют.
Будь жесток до беспамятства
спицы в колесах,
четвертующих –
и наградят,
и поймут,
оправдают,
ударят треухом,
оплачут,
обоймут даже гипс
и портреты протрут.
Ты связал их
скупым равноправьем
подачек,
общим, смертным восторгом
карающих рук.
1989 г.
В общежитии
Мне шесть квадратов на Земле отведено,
в пространстве сущем,
как пушке с ядрами в Кремле,
как зубру в Беловежской пуще.
1989 г.
- 28 -